Орленок, часть 4 - фотографии и записи

Как вы помните, я много лет занимаюсь историей одной советской песни «Орленок». Началось всё, когда я поехал выступать перед детьми в одноименном пионерлагере, но вдруг не смог вспомнить, герою какого произведения или легенды посвящена песня. Выяснилось, что и никто не помнит — ни вожатые, ни старшее поколение: просто есть песня, а кто ее герой, о каком отряде речь, почему его ведут на расстрел — одни предположения. Песня, которая содержит так много отсылок, не может родиться из воздуха, подумал я. Стал изучать тему, нарыл много интересных материалов, обнаружил много интересных прототипов, и к своему изумлению даже узнал, что первый вариант песни был написан вообще на языке идиш еврейским драматургом Даниэлем для своей пьесы в 1936. Песню там пел главный герой Орленок, еврейский сирота Зямка Копач. Сам спектакль в еврейских театрах тоже назывался «Зямка Копач», а через год был переведен на русский и стал называться «Хлопчик». Русский перевод песни поначалу сделал Б.Х.Черняк, по сюжету она не сильно отличалась от известной нам — разве что в авторском варианте упоминался Ленин, к которому герой, собственно, просил птицу лететь и сообщить, что мы тут все за него. Песня людям нравилась, и тогда пригласили поэта Якова Шведова, чтобы он переписал тот же текст, но красиво. Сюжет песни, ее структура, музыка композитора В.Белого и запев «Орленок, Орленок», повторю, не поменялся. Ниже Яков Шведов в разные годы, более юную фотографию найти мне пока не удалось:

Шведов не скрывал, что продолжал уже начатую работу — иногда в интервью он упоминал, что в спектакле звучал куплет, а его попросили дописать песню. Но интервьюеры все равно одолевали Шведова вопросами, что его вдохновляло на сочинение песни. И тогда он рассказывал, что идею Орленка взял из стиха «Узник» Пушкина, где герой тоже беседует с орлом. Впрочем, чаще он отвечал, что посвятил свою песню другу юности — комсомольцу и поэту Герасиму Фейгину, погибшему в боях за Кронштадт. Хотя мы понимаем, что образ Орленка был до Шведова, но у нас нет причин отказывать поэту в праве считать своего погибшего друга прототипом и вдохновителем. А Герасим Фейгин был тоже личностью интересной, и скорее всего Шведов считал его своим поэтическим учителем, потому что тот был редактором литературного журнала, и стихи самого Герасима были в ту пору очень известны. Так в нашей истории появился новый персонаж эпопеи про «Орленка», и сегодня я предлагаю вашему вниманию четвертую часть повествования.

Эту фотографию из своего семейного архива мне прислал Марк Фейгин — известный адвокат, политик, и правозащитник. Как и большинство потомков всех, связанных с созданием песни, он унаследовал редкую черту — бороться за справедливость, как он ее видит. Итак, смотрим на фото. Это тот самый 2 съезд РКСМ — Рабочего Коммунистического Союза Молодежи, тут все самые первые комсомольцы, 1919 год. В нижнем ряду второй слева — Герасим Фейгин, а через одного, четвертый — его родной брат Владимир Фейгин, дед Марка Фейгина. И мы практически уверены, что где-то на этой фотографии сам Яков Шведов — чертовски хочется узнать, где, но спросить не у кого. Кому интересно, вот фото съезда в большом разрешении, а фото поэта Шведова выше, попробуйте найти, где он. Ведь дело в том, что именно здесь, на съезде 1919 года Шведов познакомился с Герасимом Фейгиным. Вот что Шведов рассказывал:

«Когда мне Виктор Белый предложил написать слова для песни, я вспомнил друга моей юности, комсомольца, бойца и поэта Герасима Фейгина. В двадцать лет Герасим был уже секретарем Владимирского губкома комсомола... Я, 14-летний комсомолец, и мои друзья были бойцами частей особого назначения — чоновцами, как называли нас тогда. Песня и винтовка были нашими самыми близкими друзьями... Все мы с увлечением распевали песни Фейгина... Особенно запомнились строки последней песни:

Мы пойдем без страха,
Мы пойдем без дрожи
В бой последний,
Страшный, смертный бой.

И действительно, «без страха и без дрожи» пошел Герасим в свой последний бой. Он погиб в 1921 году при подавлении Кронштадтского мятежа. И когда я написал «Орленка», перед моими глазами стоял мужественный образ моего погибшего друга.»

О.Очаковская «Рассказы о песнях», Москва, Музыка 1985

На этой фотографии в 1919 Герасиму Фейгину было всего 17 лет, Якову Шведову и того меньше, 14 лет. Через два года Герасим Фейгин погибнет при подавлении кронштадтского восстания в 19 лет. Ему будет посвящать стихи не только Шведов — помните у Багрицкого «Нас бросала молодость на кронштадтский лед...» А именем Герасима Фейгина названа небольшая улица в Кронштадте:

Скорее всего, это вообще единственная фотография Герасима Фейгина. В семейном архиве Марка есть еще одна, где Герасиму предположительно 2 года, хотя у меня есть сомнения: там дети с длинными волосами и одеты как дочери. Но может, так и одевали малышей в ту эпоху? Так или иначе, именно с фотографии съезда брали портрет Герасима для статей в энциклопедиях, музейных стендов и газетных заметок:

А вот стихов Фейгина почти не сохранилось, хотя посмертно выпустили книжку. Достоверно известно лишь одно его стихотворение «Красная молодежь». И вот вам редкая запись, где стих друга читает сам Яков Шведов:

Яков Шведов читает стих Герасима Фейгина «Красная молодежь»

«Красная молодежь» была все-таки песней — ведь сам Шведов говорил, что ее пели, а в библиотеках сохранились ноты для хора. Шведов читает ее как стих, но это не удивительно: рядом, на той же самой редкой пластинке «Стихи комсомольцев» Шведов точно так же читает как стих своего «Орленка», послушайте:

Яков Шведов читает своего «Орленка» как стих

Надо сказать, что найти эти записи оказалось сложно, а получить — еще сложнее. Обнаружил я эту пластинку в интернет-каталоге Калининградской библиотеки. После чего мы с ней долго переписывались: я просил скопировать мне эти два трека, а мне отвечали, что делать копии вроде бы запрещено по причине авторских прав, а можно только прийти и послушать. Я штудировал закон об авторском праве, объяснял, что записи нужны мне а) в научных целях, б) в образовательных, в) нужен лишь отрывок пластинки для цитирования в объеме, оправданном целью цитирования, и г) я вообще-то и действую в интересах правонаследников, потому что состою в переписке с родственниками и того и другого, и записи эти в итоге попадут к ним. Добро было получено, и я уже всерьез задумывался о путешествии в Калининград, но помог случай. В далекой Чехии я встретил соотечественника — причем, в месте, которое я бы назвал самым жутким и инфернальным местом планеты: в Костнице. Это подземный склеп, превращенный в музей, где долгие годы создавали узоры и гирлянды из сотен тысяч костей и черепов людей, погибших в войнах и эпидемиях. «Апофеоз войны» Верещагина отдыхает. И вот в этом инфернальном пространстве вместе со мной оказался читатель моего дневника Сергей Федько из Калининграда. Я прямо тут же среди костей поделился с ним своей калининградской проблемой, он обещал помочь, и вскоре прислал мне обе шикарные записи.

Теперь осталось рассказать про брата Герасима (деда Марка) — Владимира Фейгина. Потому что эта история тоже своего рода памятник той жуткой эпохе. С 1917 года братья начали бороться за «дело угнетенных» (с)Герасим. Я подчеркну: здесь совершенно неважно, кто и как сегодня относится к Революции. Важно, что братья в 1917 были уверены, что борются за угнетенных, против превосходящего противника, и готовы были отдать за это жизнь, что и сделал Герасим. То есть, обладали моральными качествами, которые на мой взгляд единственно достойны уважения, и которых лишены те, кто в любом противостоянии бросается поддержать заведомо сильную сторону и помогает ей добивать угнетенных с минимальным риском для своей жизни и благополучия. Дальше судьбы братьев разошлись. Герасим погиб в Кронштадте, а Владимир продолжал комсомольскую работу и дошел до высокого чина. Но в том самом 1937, когда Яков Шведов писал своего «Орленка» и посвящал его погибшему Герасиму (с его братом Владимиром он, понятное дело, тоже был знаком), Владимира Фейгина объявили врагом народа и расстреляли.

Это тоже очень яркий срез эпохи: чудовищная машина, построенная якобы на справедливости и сострадании к угнетенным, которую воспевают в песнях, стихах и спектаклях, начинает безжалостно перемалывать всех, в том числе и своих создателей.

Яков Шведов утверждал, что посвятил «Орленка» Герасиму Фейгину. Но кому посвящал образ «Орленка», спектакль и песню «Орленок» ее изначальный автор, Марк Меерович, взявший себе псевдоним М.Даниэль? Скорее всего своему единственному любимому сыну Юлию, которому тогда было 11 лет. Драматург умер в 1939 от туберкулеза, а его сын стал писателем, причем куда более знаменитым во всем мире: ведь это тот самый сидевший в лагерях символ диссидентства Юлий Даниэль, фигурант «процесса Синявского-Даниэля» над писателями.

Поэтому закончить сегодняшний выпуск мне хочется песней, которая имеет к «Орленку» лишь то отношение, что создана Аллой Зиминой — родственницей, так сказать, приемной тещей Юлия Даниэля, тоже посидевшей в лагерях. Песня называется «Леший», но тут надо понимать, что в эпоху репрессий это слово также имело значение «лишенные прав». Лучше всего эту песню исполняет Макс Кривошеев, и я попросил его спеть ее специально для этой заметки:

Алла Зимина «Леший», исп. Макс Кривошеев, 2017

На этом я пока заканчиваю очередной выпуск, но очень надеюсь, что когда-нибудь у меня снова появятся интересные архивные факты, фотографии и аудиозаписи, связанные с песней «Орленок» и всеми персонажами, чьи судьбы так или иначе оказались сплетены с нею. И тогда у нас будет повод снова продолжить повествование.

Предыдущие записи можно посмотреть здесь:

А под катом — большая обобщенная статья всех предыдущих выпусков.

[ ТЕКСТ ПОД КАТОМ: Доступен только в оригинальной заметке на сайте ]